Почти три года назад, когда термин «цифровизация» в российском деловом лексиконе еще воспринимался как неологизм, а в отечественной индустрии только начиналось массовое внедрение цифровых сервисов, причем преимущественно импортных, в Едином реестре российского ПО была зарегистрирована разработка АО «РОТЕК» – система прогностики и удаленного мониторинга «ПРАНА». Это индустриальное IoT-решение, намного опередившее функционально и технологически представленные на тот момент на рынке аналоги от мировых брендов. В 2019 году «РОТЕК» опять же вывел на рынок новый продукт, в очередной раз подтверждающий статус компании – одного из ведущих игроков на рынке высокотехнологичного энергетического оборудования. О трендах этого рынка, о новой энергетической парадигме и о перспективных планах РОТЕК «Умнпро» беседует с председателем Совета директоров АО «РОТЕК» и АО «Уральский турбинный завод», заслуженным машиностроителем РФ Михаилом Лифшицем.

Авторы:

Светлана Бакарджиева,

Дмитрий Тонишев

Самая жизнеспособная парадигма – это здравый смысл

– В своей колонке в журнале Форбс вы недавно упоминали о новой энергетической парадигме, которая, в частности, проявляется в мировом тренде отхода от глобальных энергосистем и выбора в пользу локальных источников энергии. Отечественная энергетика вроде бы пытается вписаться в эту парадигму, однако на практике это выглядит как «шаг вперед – два назад», во всяком случае, судя по пессимистичным экспертным комментариям по поводу принимаемого закона о микрогенерации…

Все это на самом деле соотносится с одним ключевым и при этом простым понятием – здравым смыслом. Проверено жизнью: любая попытка унифицировать мир ведет либо к созданию империй – если рассматривать политический аспект, либо к возникновению монополий – если речь о бизнесе. И то, и другое, как показывает история, долго не живет. Известное поэтапное укрупнение генерации в энергетике осуществлялось в конкретном, достаточно коротком историческом периоде и было привязано к существующему на тот момент технологическому укладу, обусловливающему это укрупнение. Генерирующих источников было мало, и потому было целесообразно концентрировать энергетику. Логика здесь понятна: чем больше машина, тем меньше расходов. Сейчас меняется технологический уклад, повышается эффективность мелких генерирующих систем, появились цифровые сервисы и инструменты. И теперь с позиций здравого смысла можно говорить о том, что не надо доставлять энергию издалека, если ее можно без больших затрат получать прямо в месте потребления.

Однако всегда находятся желающие бороться со здравым смыслом – и у них это до поры до времени получается с разной степенью успешности. Но в итоге это приводит только к тому, что разум побеждает чуть позже. В новейшей истории российской энергетики есть показательный пример бессмысленности такой борьбы – период действия первого ДПМ (системы субсидирования, гарантирующей возврат инвестиций в строительство новых энергоблоков). Тогда за короткий период были построены новые генерирующие мощности с достаточно современной парогазовой технологией суммарной мощностью 30 гигаватт. И в конечном счете за все это заплатил потребитель. Параллельно с этим, без государственных субсидий, руководствуясь только лишь здравым смыслом, промышленные потребители привезли в Россию около 20 гигаватт газопоршневых и дизельных установок. Их можно использовать на любом объекте – от теплиц до производственных цехов или торгового центра. И тем самым уйти от зависимости от электросетей и производить собственную электроэнергию. Эти созданные в нерегулируемой зоне, несетевые установки очень удобны для потребителя. Так что здравый смысл так или иначе делает свое дело.

Поэтому, если говорить о распределенной генерации, о возобновляемой или невозобновляемой энергетике, – всё это будет использоваться там, где это рационально. Сегодня ключевым стало понятие доступности. Рационально то, что доступно. Вот вам аналогия: еще 20 лет назад бытовой кондиционер был недоступен для большинства владельцев квартир – и кондиционеры были дома у очень немногих горожан. Сегодня ситуация обратная. И с генерацией происходит примерно то же самое.

– Но есть принципиальная разница: оборудование для генерации – высокотехнологичное. И достаточно, например, вспомнить, как много времени ушло у входящего в ОДК НПО «Сатурн» на освоение производства на базе авиадвигателей ГТУ для промышленных и бытовых потребителей. Очень долго там ничего не получалось в части приемлемого соотношения цена/качество.

Это естественный ход дела. Адаптация высокотехнологичного изделия к новым условиям эксплуатации требует немалого времени. Ведь авиационный двигатель, используемый по прямому назначению, выводится в ремонт задолго до того, как его износ примет угрожающий характер. А когда двигатель начинают «заземлять» – а это, кстати, делают производители авиадвигателей во всем мире, в том числе Rolls-Royce, Pratt & Whitney – режим его эксплуатации становится совершенно иным. Взять, к примеру, температурные режимы. Когда во время полета самолета за бортом – минус 50 по Цельсию, тема охлаждения двигателя во время работы далеко не самая актуальная. Если посмотреть на лопатки компрессора, то у самолета здесь проблемы имеются только на взлетных режимах, и не требуется промывка этого узла. Для «заземленной» ГТУ на лопатки компрессора попадает пыль, грязь, и надо как-то с этим бороться. А еще для ГТУ нет задачи вывести двигатель в ремонт задолго до появления первых признаков проблем. И так далее. Вообще, до нового, наземного применения двигателей этих признаков никто даже и не знал. Так что достаточно длинный, на первый взгляд, путь – это нормально. А теперь тот же «Сатурн» производит эти установки в больших количествах. И другие компании, входящие в ОДК, тоже их поставляют, при этом выручка от этих продаж у них сопоставима с получаемой от выполнения заказов на авиадвигатели.

Что касается сервиса, то сервис индустриальной большой газовой турбины – это всегда дорого. На ее обслуживание уходит ежегодно в среднем 10% ее стоимости. В этих 10 процентах сегодня, собственно, и заложен весь заработок производителя. И так во всем мире: конкурирующие на рынке игроки находятся в зоне низкой рентабельности при продаже машин, а основная прибыль приходится на их сервисное обслуживание.

И консерваторы стали инноваторами

– Сегодня в повестке энергетического сектора, как и всей отечественной индустрии в целом, – переход к новым технологиям и в оборудовании, и в ИТ-инфраструктуре. Что, на ваш взгляд, помимо режима санкций, является для нас основными сдерживающими факторами процессов интенсивной модернизации энергетики? И насколько они устранимы?

Я не соглашусь с утверждением, что санкции ощутимо препятствуют модернизационным процессам. Значительно весомее наши сугубо внутренние проблемы, в том числе – та самая разруха в головах, о которой говорил булгаковский профессор Преображенский. Процесс укрупнения заказчиков – генерирующих и сетевых компаний – кажется бесконечным. В российской энергетике сейчас есть несколько крупных игроков, закрывающих суммарно до 80% рынка, а на долю всех остальных приходятся оставшиеся 20%. А чем крупнее структура, тем она инерционнее, тем с большим трудом там принимаются и приживаются инновации. Ведь одна из основных мотиваций к внедрению инноваций – избавление от тяжелого труда. А в крупных компаниях большинство персонала не занято тяжелым трудом. К тому же отраслевая нормативная база у нас пишется опять же практически под эти компании: Минэнерго, разрабатывая очередной регулирующий документ, программу развития, советуется и консультируется с теми, кто их будет выполнять, то есть с крупными игроками.

Надо сказать, что в этом смысле у нас вовсе не «особый путь», в Европе – примерно та же ситуация. В чем-то она нас опережает, например, с точки зрения возобновляемой энергетики. Но, возможно, это и хорошо: теперь, внедряя какие-либо новации здесь, мы можем учиться на ошибках первопроходцев и не повторять их. Например, Германия, массово внедрив возобновляемую энергетику, значительно «перекосила» энергобаланс. Одновременно в Европе практически не осталось промышленных производителей солнечных батарей. Они массово обанкротились, поскольку там не было четко прописано требование к локализации производства, и все батареи поставлялись из Китая. В России же очень жестко поставили вопрос о локализации производства энергооборудования. Правда, у нас не обошлось без перекосов в другую сторону – есть не очень-то обоснованное технологически требование, чтобы металл для корпусов турбин был непременно российского производства. Прежде мы покупали более качественный и дешевый металл у поставщиков из Италии, Чехии и Китая. Теперь мы вынуждены покупать отливки в России, где продукция пока уступает по качеству импортным аналогам. К тому же, например, китайские отливки приходят уже с готовой рентгенограммой, и заказчик полностью видит состояние металла, его целостность, наши же производители это пока не обеспечивают.

– Похоже, это – к вопросу о влиянии политической составляющей в индустрии на борьбу со здравым смыслом!

Конечно! Ведь какая разница, из чьего металла сделан корпус турбины! Если бы речь шла о покупке лицензии в Европе, еще гипотетически можно было бы о чем-то беспокоиться. А тут – разработки собственного КБ, производство тоже свое…

– И в конце концов, металл – это ведь не ПО, в которое можно что-то вредоносное зашить? Кстати, прогностическое ПО – один из ключевых продуктов РОТЕКа. Пожалуйста, расскажите подробнее о том, как эволюционирует ваша ПРАНА.

Наше прогностическое ПО изначально ставится на турбину еще на заводе, заказчик получает машину уже со всеми датчиками. Остается только подключить систему. Это наше важное конкурентное преимущество, поскольку такое решение делает подключение дешевле, проще и удобнее.

– Но при этом заказчик должен иметь собственный ЦОД?

Не обязательно, можно подключаться к системе ПРАНА напрямую, у нас есть клиенты, которые подключены к нашему ЦОДу.

– ПРАНА – на сегодня ваш самый знаковый инновационный продукт?

Пожалуй, все, что на сегодня мы производим, находится в инновационной зоне. В том числе самая консервативная часть наших активов – Уральский турбинный завод, где за последние шесть – семь лет нам удалось значительно диверсифицировать продуктовую линейку. Прежде УТЗ был предприятием, которое производит турбины для ТЭЦ, причем только для России, поскольку экспортная составляющая для этой продукции закончилась довольно давно. И если бы мы оставались только на этих позициях, завода бы уже не существовало. На сегодня мы делаем много турбин для промышленной генерации, турбины для мусоросжигательных заводов, порядка 50% выручки у нас – от экспортных поставок.

– В ближнее зарубежье или не только?

В ближнее. Что касается всего остального… Есть известное понятие cost of sales, обозначающее себестоимость реализованной продукции. И в нашем случае, если мы можем продать в ближнем зарубежье продукт, то для нас это обойдется дешевле, чем если мы будем пробиваться на другие рынки. И если мы, к примеру, начнем бороться за контракты в Венесуэле и параллельно допускать наших западных конкурентов в зону нашего традиционного присутствия, это будет неправильно. Рынок турбин в мире достаточно цикличен, и во всем мире сейчас цикл на спаде. И в этой ситуации бороться с мировыми игроками Siemens и General Electric в их зоне присутствия – история, быть может, и красивая, но вряд ли на ней сейчас что-то всерьез можно заработать. А вот успешно работать на наших традиционных рынках – в Белоруссии, Казахстане, Монголии, Восточной Европе – задача вполне адекватная и выполнимая.

Однако продолжим тему диверсификации. На УТЗ теперь также производятся судовые машины для кораблей с атомной силовой установкой, мы поставляем их на Балтийский завод, есть и другие планы по расширению линейки. Для завода одна из задач – увеличение его экспортных возможностей. Плюс обычные текущие задачи, которые подразумевают технологическую модернизацию, например, внедрение новых конструкций проточной части цилиндров высокого давления. Также мы делаем новые пакеты модернизации турбин. Это очень востребованный продукт: отрасль сейчас работает над программой ДПМ-2, которая как раз ориентирована на модернизацию действующих мощностей. В силу масштабности этой программы есть необходимость в увеличении производительности. И поскольку у нас увеличивается объем поставок на внутренний рынок, то, для того чтобы сохранить баланс, нам нужно увеличивать и объем экспорта.

Поэтому, повторюсь, даже консервативная наша составляющая наполнена современными инновационными продуктами.

Прозрачность без шаманства

– Вернемся к системе ПРАНА. В предыдущем интервью нашему изданию в 2017 году вы говорили, что одна из главных проблем с разработчиками этой системы – как-то остановить их попытки постоянно «дошлифовывать» этот продукт в стремлении к идеалу…

Творческие люди всегда склонны к полетам фантазии и фонтанированию идей. Разработчик, как правило, находится в стороне от вопросов бизнеса, он наслаждается самим процессом творчества, и для него несущественно, насколько будет применим его результат. И здесь важно деликатно перенаправить его творческую энергию в нужную сторону.

Что касается проблем системы ПРАНА – это проблема уклада. Ведь что делает ПРАНА? Внедрившие ее у себя заказчики получают совершенно неожиданный для себя эффект: они становятся прозрачными с технологической точки зрения. А что это означает на практике, можно рассмотреть с помощью примера из жизни автовладельца. Как правило, сегодня мы разбираемся в устройстве своей машины ровно настолько, чтобы на ней ездить, не растеряться в типичных дорожных ситуациях. А случись с машиной что-то серьезное, мы едем в автосервис. Там быстро составляют содержащий множество пунктов перечень якобы жизненно необходимых и очень недешевых работ. А владельцу и возразить нечего – он не в теме. А теперь представьте, что вы едете в своей машине, оснащенной системой типа ПРАНА, и если вдруг что-то идет не так, сам автомобиль через интерфейс вам подробно и четко объясняет, где возникли проблемы и в чем их причина. Например, что истерлась левая колодка, что на имеющейся резине еще можно проехать полторы тысячи километров, а тормозную жидкость уже пора менять. И, приезжая в автосервис, вы уже не обращаете внимания на шаманские танцы в исполнении его персонала, а передаете работникам распечатку с отчетом, полученным у машины. Как вы думаете, насколько обрадуются привыкшие «шаманить» мастера такому клиенту, для которого они теперь – вовсе не носители сакральных знаний? А сам клиент вдруг убедился, что ему сторонние диагносты-шаманы больше не нужны. То есть ситуация кардинальным образом поменялась для всех заинтересованных сторон. А теперь представьте, что аналогичная история происходит с оборудованием стоимостью в $200 млн. То есть с электростанцией. Там тоже все становится технологически прозрачным, и свыкнуться с этим достаточно сложно в первую очередь обладателям сакральных знаний из службы эксплуатации и сервис-провайдера. Непросто и тем, кто вдруг неожиданно для себя стал благодаря системе ПРАНА обладателем этих знаний. У него еще остается элемент сомнения по поводу их достоверности. И потому продвижение системы ПРАНА на рынке сопряжено с тем, что нужно научить одних и привнести другим мысль о неизбежности появления таких инструментов, потому что сейчас происходит смена технологического уклада.

– Но вот сейчас, когда в промышленную среду все больше входит цифровизация, стало легче внедрять систему ПРАНА? Или же напротив, труднее, поскольку в борьбе за клиента в этом сегменте рынка наверняка активизировались конкуренты?

Конкуренция, конечно, есть. А по поводу «легче» или «тяжелее»… У любого продукта, особенно высокотехнологичного, обязательно есть стадии продвижения на рынке, этапы адаптации клиентов к нему. И мы с нашей ПРАНОЙ находимся примерно в том месте и в той логике, как это должно быть. В этом году у нас достигнут двукратный рост продаж по системе ПРАНА. Самое, на мой взгляд, удачное решение – это то, что мы на определенном этапе полностью «отвязали ее от гаечного ключа». Дело в том, что изначально эта система мониторинга была частью сервисного контракта и прогностика была инструментом, повышающим удобства наших сервисных служб, которые и являлись ее эксплуатантом. На определенном этапе мы разделили сервис и «цифру», и ПРАНА стала самостоятельным продуктом или услугой, не имеющей отношения к обслуживанию агрегата. Когда эта услуга превратилась в цифровую и зажила своей жизнью, мы стали первыми, кто внедрил слово «прогностика» в глоссарий отрасли. Первый тендер, в условиях которого упоминалась прогностика, проводился Мосэнерго. И в отрасли увидели, что можно покупать такую услугу. Сейчас уже на рынке появились и другие подобные предложения, но первыми здесь – как продукт, как услуга, как явление – были мы. И сейчас мы еще далеко впереди конкурентов, причем не только российских. Schneider Electric – это, в первую очередь, ПО для электротехники, причем в основном собственного производства. Siemens, как и GE, – заточены под свои турбины. ПРАНА – пока единственный продукт в этом ряду, имеющий значительное присутствие в установленном парке, и он не привязан ни к чему. К ПРАНЕ могут быть подключены машины того же Siemens, GE, а также НПО «Сатурн», УТЗ, ЛМЗ и т.д. – все виды турбин, а также генераторы, трансформаторы, котлы и другое энергооборудование с самым разным АСУТП. То есть это мультипротокольная система. Когда начинаем работать с заказчиком, возникает вопрос, сколько времени нам потребуется на изготовление модели нашего оборудования. У нас модель машины автоматически строится 75 секунд. Такого еще нет ни у кого. Что касается скорости внедрения. ПРАНА – система сложная. Понятно, что внедрение столь высокотехнологичного и недешевого продукта не может быть быстрым. Самая загруженная на сегодня у нас как раз служба подключения и внедрения.

– А эти службы – это ваши собственные стартаперы или аутсорсеры?

Это не стартаперы! У нас это внутренняя разработка большого коллектива.

– Но ведь когда крупная компания создает новый дивизион под некий инновационный продукт, он какое-то время все равно работает в режиме стартапа.

Не обязательно. Очень важно заложить правильную индустриальную логику развития проекта. Потому что стартапы часто падают именно на переходе из кооперативного режима в корпоративный уклад. Это относится не только к стартапам, а к любому бизнесу, который проходит период взросления из малого в средний. И моя задача как собственника и руководителя бизнеса – вот этот этап минимизировать и заложить у сотрудников индустриальное мышление.

2,5 тысячи параметров в секунду

– Расскажите подробнее, как сейчас работает ПРАНА.

Система собирает с энергоблока более 2,5 тысячи параметров в секунду. Из них она отбирает «горячую десятку» тех, которые потенциально могут привести к какой-то неполадке на оборудовании. Система также ранжирует эти данные. На выводимой на монитор картинке используется система цветовой идентификации. Если данные находятся в зеленой зоне, значит, они в пределах нормы, если цвет меняется, это говорит о возникшей проблеме разной степени глубины. То есть можно в самом начале отследить растущие тревожные тренды. Есть еще интегральный критерий, который оценивает все 2,5 тысячи параметров.

Главное отличие системы ПРАНА от продуктов конкурентов состоит в том, что у обычной мониторинговой системы все исследуемые сигналы выводятся на монитор, и только затем с ними начинают работать эксперты. Наша же система максимально облегчает их труд, поскольку она сразу показывает десять самых главных, актуальных на данный момент факторов. Обновление происходит каждую секунду. А дальше она уже может открыть мнемосхемы, показать, где именно возникает проблема. Глубина прогноза при этом – до трех месяцев. Система ПРАНА за годы своего существования – а она работает в промышленной эксплуатации с 2015 года – уже предотвратила несколько крупных аварий, ущерб от которых, по экспертным оценкам, мог составить десятки миллионов евро. У двух российских заказчиков она таким образом окупилась уже в первый год установки. Сейчас к ней подключено 130 единиц оборудования в России и Казахстане. Мы также работаем над тем, чтобы система пришла в Монголию.

Основу составляют парогазовые блоки (ПГУ) как самое дорогое оборудование, но среди подключенных к ней есть и малые установки, например, автономные машины в местах отдаленных месторождений газа и нефти, куда можно добраться только вертолетом. И, соответственно, если там что-то случится с энергооборудованием, добыча остановится.

К тому же, помимо наших экспертов, система позволяет подключать еще и экспертов со стороны заказчика, если он того потребует. Есть ее мобильная версия для планшетов – и для IOS, и для Андроида. Например, у одного из наших заказчиков есть высококлассный специалист по компрессорному оборудованию, и он имеет возможность, не покидая офиса, работать на нужды всех объектов компании, давать необходимые рекомендации.

Что еще важно: несколько месяцев назад мы завели так называемый журнал обратной связи с клиентами, аналог оперативного журнала на электростанциях. Теперь мы отражаем там информацию о возможных неполадках на оборудовании клиентов и видим реакцию эксплуатирующего персонала. Например, пишем рекомендацию: промыть фильтры комплексного воздухоочистительного устройства — и указываем, в какие сроки это нужно сделать, а главный инженер компании-клиента видит, как на это отреагировал его персонал. То есть это обеспечивает механизм двойного контроля – как со стороны заказчика, так и с нашей стороны. Вообще, система развивается не только по нашим идеям, но и в постоянном взаимодействии с заказчиками.

Расширяется и пул наших клиентов. Недавно начали работать с Россетями. Если раньше подключали к нашей системе трансформаторы, другое станционное оборудование, то уже в ближайшее время будет подключена первая подстанция, точнее, питающий центр в Ижевске на 110 киловольт.

В Казахстане мы впервые применили метод акустической эмиссии, установив специальные датчики на фундаменте турбоагрегата. Этот метод позволяет видеть на самых ранних стадиях зарождение дефектов внутри бетона и предотвращать появление трещин в фундаменте. Этого тоже пока никто не делает, мы – первопроходцы.

– Как цифровизация коснулась бизнес-модели самой вашей компании?

Благодаря применению цифровых инструментов время проектирования турбины сократилось за пять лет в полтора раза. Вообще, цифровизацию мы рассматриваем как инструмент, который где-то удобен, а где-то – и нет. И который надо использовать в производственных процессах так же, как и другие инструменты. У нас действует электронный документооборот, в памяти наших станков с ЧПУ – обширная библиотека деталей, извлекаемых при необходимости. Конструктор может отправить технологу 3Д-модель, который ее адаптирует под конкретный станок.

Соты – и для «Сатурна», и для «Роллс-ройса»

– Насколько актуальным является сегодня производство собственных ионисторов? Кто приобретает суперконденсаторы вашей дочерней компании «ТЭЭМП» и есть ли в них экспортный потенциал?

Да, они продвигаются на рынке, может быть, медленнее, чем хотелось бы, но мы понимаем, что это имеет отношение к смене технологического уклада, и наш продукт появился раньше, чем большая часть рынка поняла, как его использовать. На сегодня его основной заказчик – производители железнодорожной техники и, например, внедрение их на локомотивах в качестве систем старт/стопа обеспечивает сезонную экономию топлива в среднем до 30%. Еще один сегмент его использования – транспорт. Мы ставим их на спецтехнику, выпускаемую компанией «Соллерс», на гибридные автобусы, которые производит белорусский Белкоммунмаш, мы ставим их как систему защиты частотнорегулируемых преобразователей в энергетике и в нефтедобыче. Так что этот проект развивается, серийная продукция пользуется спросом.

– Пожалуйста, расскажите о вашем, должно быть, самом значительном достижении 2019 года – освоении производства сварных сотовых уплотнений для турбин.

Это действительно наша гордость! В «РОТЕК» неукоснительно действует правило: каждый год мы выводим на рынок новый продукт. В 2019 году это сварная сотолента и сотоблоки. В мире эту продукцию производят всего семь компаний: два в США, одна в Великобритании, три в Китае, а теперь и мы. Сварные сотовые уплотнения – это очень важный компонент газовой турбины – хоть наземной, хоть авиационной, а также паровой турбины, компрессора. И сегодня мы обеспечиваем этой продукцией всех отечественных производителей авиационных двигателей. И не только: их у нас приобретают и для турбин Rolls-Royce и GE.

– А металл здесь – российский?

Мы используем и российский, и импортный металл, в зависимости от требований заказчика.

– Какие преимущества у этого продукта «РОТЕК» по сравнению с аналогичными предложениями конкурентов? И в чем вам еще надо расти?

У нас не было сверхзадачи сделать наши уплотнения лучше, например, американских, потому что геометрически и материально они выглядят достаточно простыми. Но в силу того, что оборудование у нас новее и при его изготовлении мы использовали новые решения, в том числе цифровой контроль качества и другие современные инструменты, геометрия у нас лучше – так говорят заказчики. Что касается того, куда двигаться дальше. Сегодня мы делаем не только саму соту, мы производим готовые изделия. И видим достаточно широкие возможности их применения – не только в турбинах, но везде, где требуется либо высокая прочность при легком весе, либо где нужны высокая жаропрочность и хорошая пористость. Например, в изготовлении компрессоров.

– Расскажите подробнее о своем оборудовании для производства соты.

Оборудования, которое сейчас у нас производит сотоленту, на рынке не существовало. Его полностью разработали наши конструкторы и технологи. И здесь мы прошли тот же путь, что и все мировые производители соты и готовой продукции из нее: все разрабатывали, затем изготавливали собственное, уникальное оборудование, которое на рынок не поставляется. И на само производство этой продукции никакому стороннему человеку в принципе попасть невозможно.

Транспортировка энергии без ЛЭП

– В завершение беседы хотелось бы вновь затронуть тему трендов мировой энергетики. Один из них – создание автономных систем хранения энергии. Как вы полагаете, есть перспективы широкого применения этой технологии в России?

Такие системы, в первую очередь, востребованы теми, кто зависит от возобновляемых источников энергии, например солнца или ветра. И когда солнца или ветра нет, энергию нужно либо покупать из сети, либо, если есть возможность, накопить. Это – шаг в сторону автономности от сетей, децентрализации. В субсидированных зонах возобновляемой энергии, например в Калифорнии, это уже реализуется, там населению выгодно вкладываться в эти технологии, пользуются широким спросом настенные батарейки.

Здесь есть другие проблемы. Например, до сих пор при строительстве солнечной электростанции никто не закладывает в бизнес-модель стоимость ее утилизации. А напрасно. Также мало кто задумывается о том, что слишком широкое и активное внедрение литий-ионных аккумуляторов может привести к опасным последствиям. Одно из них – это перекос энергобаланса в периоде, когда эти две системы, две парадигмы существуют вместе. Очень наглядный пример – Германия, где есть и традиционная энергетика, и возобновляемая энергия, и где современные ПГУ сегодня останавливают, потому что у них слабая маневренность, и эксплуатируют старые угольные блоки, только для того, чтобы компенсировать цикличность возобновляемой генерации.

Есть очень разные системы хранения энергии. Есть гидроаккумулирующие, есть электрохимические – традиционные аккумуляторы, есть построенные на использовании электролиза. Безусловно, системы хранения энергии будут менять облик отрасли. Вот пример. В Индии есть небольшая компания OMC, которая сегодня поставляет электричество в бедные деревни. Они туда привозят аккумуляторы в контейнере и инвертор. Местное население может подключить к этому девайсу холодильник, зарядить свои сотовые телефоны и другие гаджеты. Оплата производится специальной картой. Когда аккумулятор разряжается, приходит сообщение в офис фирмы и в деревню везут ему замену. То есть схема немного напоминает снабжение наших деревень и дачных кооперативов сжиженным газом в баллонах. В данном случае такие энергопоставки обходятся дешевле, чем если бы протянуть туда ЛЭП. Факт в том, что электроэнергия, как ресурс, получила альтернативный способ транспортировки и хранения. И это будет развиваться, разумеется, сообразно здравому смыслу. Безусловно, это применять целесообразно не везде, если взять агломерацию типа Москвы или Нью-Йорка, – они обречены иметь крупную генерацию, поскольку там гиперконцентрация потребителей. А на территориях, где плотность населения низкая, где невысокое промышленное потребление (на всю округу одна лесопилка), там при понижении стоимости и повышении доступности этих систем производства или хранения энергии они будет внедряться.

Источник: УМНОЕ ПРОИЗВОДСТВО